— Значит, так. — Господин-ворона или вернее господин де Ворона смотрит на нее. Очень внимательно, очень серьезно. — Сиди мы с тобой по нашу сторону границы, я бы тебе поклялся, что с тобой ничего не случится. Но мы в Орлеане, тут я в этом клясться не стану. Тут кроме меня на тебя желающих много — и не все хотят видеть тебя живой, да и отдавать тебя… сама понимаешь. Но за вычетом этого, твои дела не так уж плохи. Я тут скоро подброшу монетку. Если выпадет орел, я увезу тебя с собой, когда уеду. Будешь нам документы переписывать, умение ценное. Платить стану как мастеру. А за это дело — заплачу особо. В Орлеан тебе не вернуться, но не думаю я, что тебя это огорчит. Если выпадет решка, ведро не ведро, а кошелек я тебе дам, заслужила. И свободу. Хочешь — к своему коту уходи, хочешь, со мной уезжай. «Ни словечку не верю, — думает Колета. — Зачем ему со мной возиться? Наболтает девять сундуков, десять бочек — а потом зарежет, когда все, что ему нужно, получит…» Шмыгает носом, вытирает его о замурзанный рукав платья. Руки грязные, последний раз мыла с песком, когда за копию бралась, рукав еще грязнее, а носу уже ничего не страшно — пока убегала, перемазалась вконец. Была бы на воле — пошла бы в городские купальни, всего за три медяка можно в общей лохани посидеть, а за четвертый — одежку помыть.

— Не веришь… — кивает сам себе де Ворона. — Ну ладно, время терпит пока. Я пойду, а ты подумай и человеку моему скажи, чего больше хочешь — помыться, поесть или поспать, а если все вместе, то в каком порядке.

28 сентября, утро

Вот теперь зеркало может быть довольно — на земле мир, в человецех благоволение, а в комнате за перегородкой — совещание, как в старые добрые времена. Господин Ричард Уайтни, представитель госсекретаря выглядит несколько бледней обычного, видимо, бурно провел предыдущую ночь, что естественно в его возрасте. Впрочем, его платье, отливающее всеми переливами серого и сиреневого, явно не встречалось ни с кабацкими столами, ни с придорожными канавами, рубашка в прорезях белым-бела, и аромат герани, наимоднейшей южноафриканской новинки, слышен в стране нашей… что тоже уместно, особенно в случае похмелья. Сэр Артур Бэйнс, представитель адмиралтейства — и в кои-то веки приехал открыто, благо Альба и Аурелия союзничают на море, очень большой, очень осторожный человек, с мягким, будто оплывшим лицом и внимательными маленькими карими глазами, геранью не пахнет — и вообще похож на речную лошадь, гиппопотамуса, если по-гречески… и размерами, и внешним добродушием, и характером. Ибо все, кто что-то понимает в африканском зверье, знают, что эти сонные водные громадины любого хищника опасней. Это вам не Таддер. Адмиралтейству свойственно совершать ошибки, как и всем живущим, но оно редко делает одну и ту же ошибку дважды. Мэтр Джеральд Мартин из Голуэя, купец, торговец шерстью, на континенте живет уже восьмой год. Осведомительная служба парламента Эйре. И Давид Иул, дворянин из Арморики, а на самом деле с другого побережья канала… а точнее, совсем с другого канала. Симри. Самое милое дело камбрийцу выдавать себя за армориканца. Этих двоих, Мартина и Иула, сюда раньше не звали. Три Службы — первого министра, госсекретаря и адмиралтейства — и друг с другом-то не очень ладят, а уж меньших братьев между ними и вовсе за игроков считать не принято. Но у нынешнего посла предрассудков нет. Нынешний посол и выглядит так, как привык уже орлеанский двор: безупречно; так, что господин Ричард Уайтни рядом с ним — почти трубочист. Господин Маллин торчит из пышного пенно-кружевного воротника блестящей ледяной сосулькой, презирающей всех и вся, заполняет расшитый, узорчатый бархатный кафтан, не сидит в кресле, а словно парит над ним, потому что слишком низко и банально для самого господина посла — сидеть в каком-то приземленном кресле, чье происхождение после третьего колена не вполне ведомо. Кажется, что сам воздух, который выдыхает господин посол, благоухает лавандой и оседает на предметах легкими прозрачными снежинками. Двор в восхищении. Господин посол так восхитительно самодоволен и напыщен, что приглашенные могут оценить прелесть тонкой шутки, которую уже полгода разыгрывает при аурелианском дворе сэр Кристофер Маллин, сын башмачника, получивший шпоры за дела, никак не совместимые с материковым рыцарским кодексом. Надменная сосулька поворачивает голову в сторону Уайтни:

— Давайте начнем с начала, последовательно.

— Самое удивительное в этом происшествии, — говорит Уайтни, — что ни одна живая душа из тех, с кем я имел дело, не знает, что это за документ и что такого страшного там написано. Это — и вправду удивительно. Слухи по Орлеану ходят любые, строем и в ногу. О конце света. О том, что королева — ведьма, и в ее покоях специально камин переложили по фризскому образцу, чтобы она прямо из спальни в трубу вылетать могла без помех… это пересказывали с одобрением, немного колдовской удачи королевству ну никак не повредит. О двухголовых детях и телятах, о кровосмешениях, тайных заговорах, шабашах и черных мессах, о пожаре в Лютеции, что случился почти точно как предсказали — разве что оба моста уцелели, так что люди смогли спастись на левый берег… в общем, казалось бы, нет такой новости на свете, чтобы ее в городе Орлеане не приняли с удовольствием.

— У меня сложилось впечатление, — продолжает молодой человек, — что содержания не знает никто из тех, кто собирался продавать и покупать. За кота в мешке последние владельцы хотели получить десять тысяч золотых. Подозреваю, что это просто самая большая сумма наличными, которую они способны себе вообразить, — слегка усмехается Уайтни. Насмешка вполне справедлива: указанное число монет представляет из себя большую и очень тяжелую кучу золота. В мешке не унесешь, любой мешок прорвется. Разумный человек не стал бы требовать такую плату. — И даже при такой цене, при полной невнятице предложения их не подняли на смех, а, наоборот, отнеслись весьма серьезно. Один из… знакомых мне орлеанцев готов был пообещать названную сумму за их товар.

— Пообещать, но не заплатить, — кивает мэтр Мартин. Потому что за ценные вещи Кривой Жак платит разве что железом.

— Ну это уж как водится. И тут вот что еще важно, — Уайтни поправляет манжет, длинное кружево не очень сочетается с костюмом, зато следы от веревок скрывает надежно. — По-настоящему умных людей там мало, но большинству, кто на дне давно живет, есть чем голову заменить. Чутьем. И — как